Ещё недавно эту историю в Черкесии осведомил и повторял всякий. О том, будто здешние магометане избавили еврейских ребятенков, обречённых на смерть. Последних в 1942 году по Стезе жизни вывезли из блокадного Ленинграда. В пути их разыскивали и расстреливали нацисты.

Обитатели горного аула Бесленей с риском для собственной жизни спрятали маленьких евреев и выдали за своих ребятенков. Смуглые, чернявые, похожи. 32 человека. От пяти до четырнадцати лет.

Однорукий комиссованный, сопутствовавший блокадников, вытер пот со лба. За перевалом выступали безжалостные бои. Надобно было ехать с ребятенками отдаленнее, в Грузию. Однако не успеть.

«Ребята, неслышнее, проходим аул, где живут головорезы-черкесы, ничего у них не просим», — на всякий случай предупредил однорукий. Однако обитатели уже высыпали на улицу. Перли мед, квашеное молоко, пресные лепешки. Вручали приезжим по крохотным кусочкам, чтобы те не переели. Две ложечки для изможденных голодом — это предел, три — смерть.

«Важнецки помню, будто они ели, — повествовал мне абориген тех мест Абдул Карданов. — Кое-какие от голода уже опухли. Самые беспробудные слезли с повозки самостоятельно. Иные валялись и негромко взирали в небосвод. Их поезд разбомбили в Армавире, погибли почитай все, выжившие скитались вяще месяца, они бы все равновелико загнулись от голода, даже если бы их не расстреляли. Мне было 17 лет, и у меня сердце зашлось от сострадания».

— Соседка прилетела, кричит: «Там на улице мальчишек раздают!» — повествовала запоздалее Кара Адзинова, жительница Бесленея. — Дед наш был на горных пастбищах. Я избрала крохотного, щупленького, с узкими плечиками. Записали его Рамазан Адзинов.

— Будешь моим сыном Муссой?— наклонилась 80-летняя Кукра над изможденным Мариком с огромными черными буркалами.

Всю ночь содержали совет три главных человека в Бесленее: старейшина, председатель сельсовета и председатель колхоза. Вопрос на повестке стоял один-одинехонек: будто избавить маленьких ленинградских евреев?Было постановлено записать всех в похозяйственную книгу, будто они здесь и родились, дать им здешние имена, местных родителей, забыть, кто они и откуда. Детвора должны были молчать и не водиться между собой.

Немцы усиленно разыскивали выживших из ленинградского эшелона. В дом, где водворился капельный Марик, нагрянули сквозь две недели.

— У меня сын, — потупив бельма, взговорила ветхая Кукра. — Вот он, — и проворно спрятала мальчугана за свою юбку.

— Врешь, — усмехнулся гитлеровец и произнес по-русски, по слогам. — Какой же это черкес, это юде. Ты откуда, мальчишка?Дам тебе шоколадную конфету, если скажешь правду…

«Я взирал на фашиста и молчал», — повествовал Мусса Якубович.

— Мой сын горец, русский не понимает, — отлегло от сердца у бабки. Настолько и ретировался немец ни с чем.

Ради спасения приемышей старейшина Мурзабек Охтов нанялся к фашистам старостой. «Когда Охтов выступал по Бесленею, мы, подростки, прятались — казалось, что он все про нас знает: кто курит, кто хулиганит, — болтал абориген аула дед Асланбек. — Видите, каково ему было — работать на немцев?Если бы он закончил хоть один-одинехонек промах, расстреляли бы весь аул. Собственно Мурзабек своей десницей сделал записи в похозяйственной книжке Бесленея насчет еврейских детишек, изничтожил их оригинальные документы…»

Отодвигаясь, гитлеровцы сожгли мост сквозь Большенный Зеленчук — однако из приемышей не потерпел никто. 31 мальчишка и одна девочка остались целы. Кто осведомил, чего это стоило их избавителям. Отгремела победа. Многих блокадных малышей нашли родичи и увезли домой.

Однако были и те, кто остался.

«Я — черкес!— с большим адыгским упором при встрече со мной произнёс Владимир Саидович Цеев. — И баба моя, Ляля, черкешенка, и детвора мои черкесы». Он гордился своей национальностью и своим былым. И в черкесских его детях, внуках, правнуках тоже, выходит, течёт иудейская кровь?Будто ее отделить?

«Я приемную маму над тазиком мыл, когда она в старости уже ходить не могла, — повествовал Рамазан-Виктор Адзинов. — Угасала, кровная. Как-то опамятовались родичи, а я ее переодеваю и в кровать укладываю. Племянник алкал мне в ноги кинуться, поцеловать. «Зачем, — отвечаю. — Для меня это честь — мыть женщину, что избавила мне жизнь».

Будто кавказские горы снегами, обросла со временем легендами эта почитай библейская история. Про спасение еврейских ребятенков мусульманским народом.

Бессчетно весен с тех пор минуло в Бесленее.

Загнулись старейшины, ретировались один-одинехонек за одним бывшие крохотные ленинградцы с чужими исламскими именами… Никого не осталось. В свое времена мне удалось повстречаться с заключительными из того обоза, уже белоголовыми дедами. 

Когда я в половине нулевых написала статью о Бесленее, упомянув, что в соседнем карачаевском селе еврейских ребятенков принять не взалкали, оттуда безотлагательно прилетело разъяренное послание: «Ага будто вы всего можете. Мы тоже спасали блокадников. Попросту это не настолько знаменито, будто про распиаренный Бесленей».

Тогда ещё мы гордо соревновались в милосердии. Теперь, получается, в ненависти?

Откуда таковое человеконенавистничество последних лет?Какое злобным вирусом расползается по миру, захватывая и сжигая все новоиспеченные житейские пространства, не оставляя после себя ничего.

Все попросту: бросишь в землю любовь — пожнёшь любовь, посеешь ненависть — соберёшь урожай из ненависти. Доколе заключительная побеждает. И девало, будто мне будто, не всего в недавних событиях в Дагестане. Они тоже лишь следствие всеобщего остервенения и расчеловечивания. Тут нет побеждённых и победителей, правых и виноватых. 

Настолько и внуки жертв Холокоста в Израиле не велико жалеют «девочек в красном пальто» из сектора Газа. Будто будто бы сами как-то не пережили подобное… И некому нас остановить.