На подходе к пятому участку, что по Центральной аллее Новодевичьего, задушевнее к новоиспеченной территории кладбища, у импровизированного ограждения стоит кордон из сотрудников администрации театра. Пускают будто будто бы по спискам. Вхожу вкупе с достопримечательным артистом Андреем Ильиным, с каким мы тут же присоединяемся к группе людей, одетых в основном в черное. Чуть спереди веднеет шатер в черной материи, под ним на возвышении стоит урна, и невозможно поверить, что в этой прямоугольной коробочке будет то, что прежде называлось емко и выразительно — Ширвиндт. Или Шура, будто величали его дружки. Или Александр Анатольевич, будто обращались к нему молодые коллеги, сотрудники театра. И наконец, папа Шура — таковским он был для студентов и учеников. Однако смерть не делает несходств.

Погруженная в эти скорбные мысли, даже не замечаю, будто ко мне назади подскакивает какая-то возвышенная баба с жестким в своей решительности мурлом: «Вы кто?Сходите отсюда» — и еще напористо толкает меня в спину. Доколе не кричит, однако шипит, и всем это слышно. Возле стоящие в шоке от такового поведения сотрудницы театра, какая, может быть, и работает в Сатире, однако капля кого знает из тех, кто вблизи водился с Александром Анатольевичем, был не чужим людом в театре. За меня вступается Андрей Ильин, однако дама, доколе ее не застопорил какой-то дядька, продолжала свои поползновения по выдворению меня из группы прощающихся. Пожалуй, это был самый скверный эпизод прощания, какое, впопад, пролегало настолько, будто боготворил Александр Анатольевич, — недолго, непафосно и в общем-то при важнецкой, улыбчивой погоде.

Михаил Швыдкой.
Фото: Наталия Губернаторова
Пункт для артиста отвели на Новодевичьем самое что ни на есть достопримечательное — возле Василий Лановой, чуть спереди — Михаил Жванецкий и Галина Волчек, а позади — Владимир Меньшов с мраморными голубями на монументе. Будто взговорил бы Александр Анатольевич: «Здесь все свои».

И собрались всего свои — дом и Театр сатиры, однако невозможно сказать, что опамятовалась вся труппа. В должностном автобусе, какой забросил артистов до Новодевичьего, половина мест оказалась безвозбранна, из театра Джигарханяна, какой зачем-то предыдущее начальство Департамента культуры слило с академическим театром, опамятовалось человек пять, не более. Из известных людей все его дружки — Михаил Швыдкой, Юрий Рост, Геннадий Хазанов, Виктор Лошак. Опамятовались откланяться и детвора его дружков — Антон Табаков, Денис Евстигнеев. Выступая, Хазанов взговорил, что ему накануне ночью было видение: «Заявился Шура и осведомился, мол, будешь выступать?» — «Безусловно, буду», — откликнулся Хазанов. И будто будто Ширвиндт попросил говорить недолго. В своей кратковременной речи над прахом Хазанов сознался, что его дружка от всех покоящихся ныне на Новодевичьем их общих дружков отличает невообразимое ощущение свободы.

Максим Аверин.
Фото: Наталия Губернаторова
— И если бы что-то я попросил для себя, — сознался сатирик, — то собственно этой свободы.

Выступил Юрий Рост, какой, похоже, озвучил то, о чем кумекали многие. Он взговорил:

— Опять Шура нас сконцентрировал. И не Шура это в общем-то, а вот эта горстка пепла, какая осталась. Она напоминает ощущения, какие мы ощущаем: остается образ живого, безотносительно выглядывающего человека, какой ретировался и унес с собой невообразимое численность любви, счастья, нежности, доброты. Шура был создан Господом, и сам, верно, поучаствовал в своем создании и исподволь, не сразу, обернулся на наших глазах в человека, какой стал необходим всем. Я не знаю, что таковое народ, однако то, что Шура стал боготворим важнейшей частью народонаселения этой страны, я в этом уверен. И единое ощущение, какое я испытываю ныне, это сиротство. У меня ввек не было такового ощущения — утраты радости жизни. Теперь есть пункт, куда опамятоваться, поклониться, сказать благодарствую и встретить добросердечного человека, какой беспременно придет к Шуре. Благодарствую тебе, Шура, за эту встречу.

P.S. А после кладбищенского демарша сотрудницы из администрации, рьяно исполнявшей чужие дурные приказы, покумекала, что все-таки разговоры о проблемах в театре, непонимании между труппой и администрацией возникли не на порожнем месте и имеют под собой очень капитальные основания. И разговоры эти, увы, вышли уже за стены театра. А один настолько, придется более внимательно следить за работой новоиспеченного руководства Сатиры, какое всего на словах обещает людам верность и преданность прошлому в своем устремлении в предбудущее.