Однако, прежде чем прочитать откровения Захарина, стоит, пожалуй, узнать, за что он получил пожизненный срок. В противном случае есть риск излишне романтизировать лик смертника, на совести какого не одна человечья жизнь.

Михаил Захарин был осужден к пожизненному сроку в 2006 году. Он проходит по громкому делу банды Михаила Скрипника. Среди самых громких злодеяний этой ОПГ  — ​убийство в  Иркутска престижа Павла Киселева, покушение на главу другой банды  Алексея Бердуто(погиб его телохранитель Максим Телущенко). Кроме того банде вменялось душегубство предпринимателя Игоря Светлова, чей расчлененный кости был вскрыт в лесу по Голоустненскому тракту. Следствие заявило, что собственно Захарин показал пункт, где находились останки. Однако вины в убийствах он не признавал. 

Отметим, что в 2004 году, когда уже выступало следствие, Захарин написал жалобу на безжалостное обращение в Европейский суд по правам человека. ЕСПЧ присудил ему в качестве компенсации 30 000 евро.

Девало Михаила Захарина этой осенью вновь рассматривал московский суд. Однако касалось оно не злодеяний, в которых его в свое времена уже признали виновным, а места отбывания наказания. 

Изначально Захарин влетел в далекую «Полярную сову», что размещена в поселке Харп Ханты-Мансийского автономного округа.  Однако после обращения его старушки-матери  осужденного  перебросили в «Снежинку», какая будет в  поселке Эльбан Хабаровского края(это задушевнее к ее дому, ей проще и грошовее добираться на рандеву). Однако  вдруг Захарьина из «Снежинки» эпатировали  в «Агатовый дельфин» Соль-Илецка Оренбургской области.  Вот этот перевод он и постановил оспорить. Суд признал этап беззаконным и постановил вернуть арестанта возвратно.  

Этапы «пожизненников» век самые бедственные, поскольку им доводится всегдашне преодолевать огромные расстояния.  На это уходит порой даже не несколько недель, а несколько месяцев.  И вот Захарьин постановил поведать нам о том, будто они проходят.

«Самое противное  - это этапы!Ночные сборы, шмотки, шмоны, суетня, нервозность. Транзитные тюрьмы, мутные боксы, черномазые туалеты, заплеванные помещения, лавки, прокуренный воздух. Песья шерсть в боксах автозака, теснота и  неимоверная духота в купе “Столыпинского вагона». Собираешь вещи в сумки, затем выкладываешь. Обыск. Впоследствии вновь собираешь.  И  вновь грязь и копоть. Вопль, ор, мат, смех зеков – новоиспеченные знакомства, усталость, видение сквозь гул и стук колёс. Тоже жизнь, тоже странствие. Внутренний туризм... Из окна – естество, ага убогость заброшенных деревень. Люд на вокзалах. Безвозбранные, властные, безоблачные люд, поспешающие мимо задыхающихся арестантов. Они даже не подозревают выгодность -  нет величия!- своего положения от тел на деревянных полках в возле стоящем вагоне. И всякий куда-то едет, спешит. У всякого своя цель. Человеку за решеткой остается всего завидовать, воображать, мечтать. И ликовать, что воля возле, она никуда не исчезла  и не стала иллюзорной величиной за длинные годы наблюдения одного и того же здания из зарешеченного окна. Люд счастливы. Они попросту не подозревают об этом. 

Без согласия, без причины и легитимного основания, попросту взяли, будто «предмет» и кинули в другую зону. Еще отдаленнее от семьи и дома, вопреки уже вынесенному судебному решению(отбывать кара задушевнее к дому – прим. Авт.). Системе пофиг на судебные решения и закон. У нее своя логика и руководство к деяниям. Ей мертво наплевать на все твои семейные связи, какие ты норовишь сберечь и сохранить изо всех сил все эти годы. 

Моя престарелая мать им не аргумент. Загнувшийся, не дождавшийся свидания, отец у них тоже не вызовет сожаления.  

… Позади СИЗО Хабаровска и Читы. Спереди СИЗО Новосибирска, Челябинска и Оренбурга. А затем “Агатовый дельфин»,  где в  начале 2000-х годов была самая возвышенная смертность(близ 300 человек!).

У меня из удобств всего чайник, триммер для волос, фильтр для воды и радио(и то, не я его регулирую). Есть еще жажда свободы, греза, великая цель: дотерпеть все это до гроба – и жить!  Все твои надобности переключаются на замкнутую в бетонные стены жизнь. Мелочи становятся значимыми, потому что от них зависит твой «комфорт». И система век норовит лишить тебя этих нужных мелочей. 

Банки, контейнера, тряпки, избыточная тарелка, коврик для йоги, теплое белье, степлер, корректор, подушки, шарф, перчатки, зеркало, копирка, часы, бритва, зазвонист по таксофону, излишнее рушник или лампочка побросче, - все эти всегдашние, привычные вещи нынешнего человека в каталажке становятся «ценностью».

И система манипулирует ими. Запрещает, не дает и того, что возложено, оттягивает, обменивает на покорную послушность зека, разменивая его совесть на мелочевку. Система низводит величие и добродетель человека к ничтожеству попискивающей мыши.

…После трехсуточной маяты в стиснутом купе, СИЗО Челябинска встретилось меня черномазо и волью оплеванных этапных боксов, какие до сих пор еще освещаются лампочками накаливания. Однако люд, встречающие меня, милые, добросердечные, свойские. Жидкий пример, когда перед собой они видят не пожизненника, а попросту человека  - арестанта. Стены же – угнетают, давят, бьют наотмашь своей антисанитарией,  постапокалиптической разрухой! 

Спецблок. Полуподвал. Окно – стеклопакет, за ним мгла, из-за железных листов. Мгла кишит крысами!Вонь крысиного, песьего говна, гниль прахов птиц – этим «букетом» дует из окна. Влага, сырость, тухлость этого места заставляет стиснуть зубы, сморщить лик и терпеть. Тенета на стенах, нечистый пустотел, все виды насекомых, вся живность живет вкупе с тобой на трех квадратных метрах. 

Ни лучика света, ни свежего ветерка, глотка духа, ни машистого шага по камере, - всего гадливость к подобный фигуре существования, размещенного на планете Земля. Россия. Челябинск. СИЗО-1. Полуподвал спецблока. Камера №2. Был бы у меня ворог лютый и ненавистный -  и ему не пожелал бы умереть в таковом месте!  

…Безмолвие, капает кран. Звон в ушах. Где-то вдалеке лают фсиновские псы. Бегают и сталкиваются в котелке мысли. Мне будто, мир перестал быть. Схлопнулся за этими стенами. Они столь гладкие и влажные, что, будто, сквозь них не пройдет нейтрино.

Спереди – неизвестность. В душе – праведный бешенство. И ты в системе. Ты неотзывчивая кол. Поэтому она не бедствует в твоей усмешке, жеста добросердечном, поступке, слове.

Оступившись один – попадаешь в число виноватых пожизненно. На лбу словно выжжено «Злоумышленник, возврату к обществу не подлежит. Сжечь!Пепел распылить по ветру».

Охота перспективы!Василькового неба, звезды, изумрудного луга до горизонта.   Надобна человеку глубь, высь, ширь, даль. Воля и пространство у него в генетическом плоде, в ДНК, забежало с молекулами материнского молока. И вот ты в системе. Она  выжигает из тебя свободу, делает двухмерным, близоруким, кратко мыслящим, капля приспособленным к жизни существом.

…Не видеть звезд годами. Не дотрагиваться десницей травы. Не пройтись босиком по берегу моря, не подкинуть к небу уже выросших и не народившихся ребятенков. Что за кара – без возможности быть извиненным. Что за кара, злобный жребий. Будто будто говорит: «Вот тебе жизнь – дострадай ее до гроба и загнись. Многим шанс будет дан, тебе – нет».

В наказании должен быть резон, в него должна быть заложена возможность исправиться и осознание совершенных злодеяний. Кара ради наказания – это концепция палача. А из выстраданных мучений должен народиться новейший, очищенный человек. Он должен сотворить добросердечно из былого злобна, сквозь боль и сожаление, ибо «больше сотворить его не из чего».

... «Перевоспитывают». Однако!По мнению системы(а у нее есть взгляд)ты не способен меняться. Ты не способен к добру, состраданию, прощению, раскаянию, взаимопомощи. Общество, – маясь само, - требует твоих страданий и пыток. Оно хочет видеть твою кровь. И временами оно ее видит – успокаивается. Возмездие воздано.  «Социальная справедливость» -  состоялась. Аминь». 

То, что описывает Захарин, увы, реальность для пожизненно осуждённых. С одной стороны, гадаем, что пробежав это, молодые люд не станут романтизировать криминальный мир и постараются сделать все, чтобы прожить жизнь беспорочно и не попасть за решетку. С другой стороны,  человек даже в самой адовой каталажке должен оставаться  людом, чего нынешняя система, к сожалению,  не хочет принимать.