22 года назад Ирина Сошникова переехала в Россию из киргизского города Ош из-за межэтнических столкновений.

— В то времена народ летел из Оша куда мог, — вспоминает собеседница. — В Киргизии у меня были благоустроенная трехкомнатная квартира, труд, карьера. По образованию я учительница русского языка и литературы, имею ученую степень.

В 2002 году Ирина с мамой отправилась в Новгородскую область. На получение гражданства ретировалось немало времени: Сошникова получила паспорт сквозь два года, ее мама — спустя 5 лет.

— В статусе вырванного переселенца нам отказали, потому что на руках не было российского паспорта. Таковским образом, мы лишились всех льгот и жилищного сертификата.

В России Сошникова устроилась работать в училище в селе Лычково. Жилья педагогу не предоставили, его попросту не оказалось.

— У нас остались небольшие накопления, денег хватило на квартиру в деревянном двухэтажном бараке с печными отоплением, возвещенном после войны. В то времена там селились учителя, воспитатели…

Фото: Из индивидуального архива
В 2009 году в доме случился пожар. Все соседи выехали.

— Нам с матерью некуда было переезжать, мы остались в доме одни. Из-за того, что барак не отапливался, он стал стремительно разрушаться. Сюда залезали мародеры, выбивали оконные рамы. Зимой пустующие квартиры стояли в снегу, осенью их заливало дождем.

В 2011 году Сошникова попросила главу сельского поселения признать дом аварийным и включить его в программу расселения из дряхлого жилья. Луковица администрации согласился. Межведомственная комиссия выбросила заточение признать дом аварийным.

— А впоследствии неожиданно переиграли: в 2014 году дом включили в программу капремонта, — продолжает Ирина. — Я было возмутилась, и мне предложили сделать независимую экспертизу за собственный счет и доказать, что дом аварийный. У нас с матерью нищенские пенсии, мы бы не потянули дорогостоящую строительную экспертизу. Я до заключительного надеялась, что у чиновников хватит интеллекта не ремонтировать рухлядь, где давненько никто не живет. Не хватило…

В 2016 году строители приступили к ремонту кровли, из бюджета выделили 631 тысячу рублей.

— Фундамент дома к тому времени на полметра ретировался под землю. Когда колотили крышу, потолки ходуном ходили, взялись рушиться, не выдерживали горелые перекрытия. Строители проваливались в квартиры. После этого ремонта мама загнулась. Она была трудолюбом тыла, пережила войну, а ремонт не выбросила. И я осталась одна в бараке.

После «капремонта» новоиспеченная кров дала течь. Баба подала в суд, чтобы дом все-таки признали аварийным.

— Два года длились судебные тяжбы с чиновниками. В 2018 году суд признал дом аварийным. Жилищная инспекция подтвердила, что проживание в доме представляет угрозу жизни и здоровью. Согласились, что капремонт был нецелесообразным.

Фото: Из индивидуального архива
Бабе предложили перебраться в маневренный фонд. Обещались, будто всего заработает программа по переселению, ее туда включат.

— Мне предложили сменить одно аварийное жилье на иное. В Лычкове дома маневренного фонда — это кирпичные постройки 60-х годов с печным отоплением, какие разрушаются. Все они стоят полупустыми. Там отсутствуют водоснабжение, канализация. Туалет — дырка в полу и выгребная яма. В стенах сквозные щели, улица видана. Кров, будто решето. Стены в плесени, промерзают, обои отваливаются. Я отказалась. Тогда здешняя администрация подала на меня в суд о принудительном выселении в маневренный фонд. И меня насильно скинули из деревянного барака. Доколе мои вещи транспортировали, сломали кровать, шкаф, побили посуду. Я филолог, бессчетно лет собирала библиотеку, настолько они мои книжки будто влетело свалили в кучу.

Сейчас Ирина говорит, что живет где придется. В новоиспеченном бараке обстоятельств для жизни нет.

— Прихожу туда переодеться и бегом возвратно. В морозы выгребная яма замерзает, отходы вздымаются наверх. Дышать нечем. Отравиться можно. Мне доводится ходить по людам, проситься на ночевка. Я уже и Путину катала, и губернатору. А в Лычкове меня затравили. Гонят возвратно в Кыргызстан. Говорят: приехала выгоду искать. Здешние смотрят вкось, мол, мы жительствуем — и ты не ной.

Взаправду, русскому народу не привыкать терпеть. Кое-какое времена назад в Лычкове затворили общественную баню. Люд попытались возмущаться, ага ничего не вышло.

— Баня была спасением, водопровода ведь в селе нет. В частных домах пенсионеры не в силах топить собственные бани. Все ходили в общественную, — добавляет Ирина. — Когда баня опамятовалась в негодность, ее затворили, возвестили временную деревянную. Она вкалывала один или два в неделю, на помывку час отводили дядькам, час бабам. Впоследствии и ее не стало. Народ адресовался в суд. В 2021 году суд постановил открыть баню, однако здешние власти постановили, что это нецелесообразно. Обитатели засела настолько и моются в тазиках, а что это за мытье?

Фото: Из индивидуального архива
Помимо бани в Лычкове нет аптеки и автобусного извещения. В больницу Великого Новгорода можно добраться всего на таксомотор за 6000 рублей в один-одинехонек конец.

Однако если с отсутствием коллективного транспорта, аптеки и бани Ирина смирилась, то с вонючей дыркой в полу не может.

— Я ведь итого лишь прошу, чтобы меня включили в программу расселения из аварийного жилья. Президент ведь взвалил правительству запустить новую программу. Я согласна на переезд в иное пункт, хоть куда. Недавно посмотрела, что в Новгородской области 173 дома включили в проект программы, а моего барака там нет. И помочь мне некому. Если прежде обо мне катали журналисты, то в остатнее времена здешние СМИ уже махнули десницей про меня рассказывать.

Сошникова держит связь с бывшими одноклассниками из Оша. Одни перебрались в Европу, иные на Урал и в Белгородскую область.

— Те, кто переехал на Урал и в Белгородскую область, получили статус вырванного переселенца и жилищные сертификаты. Кое-каким в сельской местности выдали новенькие домики, улицу, куда их водворили, наименовали Ошской. А меня здесь всего признали малоимущей, назначили пенсию в 14 тысяч рублей. Еле-еле перебиваюсь. Телега дров стоит 10 тысяч, а на зиму таких три надобно. Когда вся моя пенсия уходила на судебные расходы, однокурсники помогали деньгами на дрова. Я же прошу не настолько бессчетно за те 13 лет битвы за жилье, какие у меня отняли…