Из Дряхлого завета я знаю, что счастье длинной жизни на земле это не грех, а Божья благодать. Ведь Господь вознаградил Иова за его мужество, за то, что он встретил жестокое от самого Господа, длинной жизнью. И говорится в Книжке Иова: «И благословил Господь заключительные дни Иова более, нежели старые; у него было четырнадцать тысяч неглуб/окого скота, шесть тысяч верблюдов… И было у него семь сыновей и три дочери… После того Иов жительствовал сто сорок лет и видал сыновей своих и сыновей сыновних до четвертого рода. И умер Иов в старости, насыщенный днями».(Книжка Иова. Гл. 42, 12–17)Все взговоренное в Дряхлом завете о Иове начисто опровергает проповедь патриарха Кирилла о старости. Во-первых, длинная жизнь с точки зрения христианства это не «цепляние за жизнь от трепета перед смертью», будто говорит патриарх Кирилл, а благодать Божья. Книжка Иова говорит, что в христианстве уважается ценность человечьей жизни, что в христианстве жизнь обладает бесспорной ценностью.

И в этом гадливом, уничижительном взаимоотношении патриарха Кирилла к старости, на мой взор, есть что-то абсурдное. Ведь мы ныне с утра до повечера болтаем о ценности семьи, о том, что мать должна будто можно вяще рожать ребятенков. И я ничего против этого не имею, я человек консервативных взоров. Однако если для нас величава ценность семьи, то мы должны понимать, что нам нужны бабки и дедушки, какие будут воспитывать внуков и какие будут сохранять семью. А тут звучит уничижительное касательство не всего к старости, однако и к человечьей жизни вообще. Я уже не говорю о безукоризненно христианской благочестивой палестине спроса, о христианском толковании человека и его жизни. Ведь основным аргументом в защиту дави человека изображает божественное генезис сути человека.

И могу удивить патриарха Кирилла. Я живу уже девятый десяток лет не потому, что, будто он говорит, я цепляюсь за жизнь из-за трепета смерти, а потому, что я вижу мир таковским, каким я его видал всю жизнь, в том числе и в молодости. И ничего старческого в моем взоре на этот мир нет. И самое адово, у меня нет времени думать о смерти, ибо я, будто рекомендовал Господь и будто было в жизни деда Иова, живу «насыщенными днями».

Для патриарха Кирилла, по крайней мере настолько звучит в его проповеди, человек, жительствующий на земле, это прежде итого химия, от коей он будто можно бойче должен освободиться для того, чтобы ввалиться в оригинальное общение с Всевышним. Однако я должен напомнить, на это обращал необычное внимание Николай Бердяев, «самой бесспорной истиной благочестивого откровения, данной и в религии Христа, — безмерная ценность человечьего рыла, образа и подобия Божьего, потенциально безотносительного, какого невозможно превращать в средство». Человек не химия, а образ и подобие Божье.

Мне будто, что прозвучавшее в проповеди Кирилла какое-то пренебрежение к человеку будто дитю Божьему идет от расположений посткоммунистической России. Самое адово — мы не всего теряем пиетет к воле, достоинству личности, мы теряем самое основное — пиетет к ценности человечьей жизни. Может быть, я не лев, однако у меня складывается впечатление, что иерархи современной православной церкви не понимают того, что без почтения к душевной ценности, к безотносительной божественной сути человека невозможно опамятоваться и к Богу. Невозможно возродить веру в Господа, уничтожая ценность человечьей жизни.

С точки зрения христианства божественное несет человек будто дитя Божье от рождения. Иное девало, откроет ли он, человек, в своей душе свою божественную сущность или нет. И мне думается, что великий резон христианства заключался в том, что оно все-таки ладило акцент не на чуде бессмертия или воскрешения из мертвых, а на воле, вожделении человека открыть в своей душе божественное, на его способности всем своим обликом, всей своей душевной жизнью уже на земле приобщиться к Богу. Обратите внимание, Христос призывает возлюбить Господа Господа «не всего всем сердцем и всею душою твоею, однако и всем разумением твоим». И вообще: сравните то, что мы знаем о Божьем, какое будет в душе человека на земле, и то, что мы знаем о Божьем, какое якобы придет к человеку после смерти, и вы завидите, что самое основное для религии, для Господа, для доказательства существования Господа — это то, что есть на этой земле, то, что несет в себе человек, соединивший в себе плоть с душой.

Прочтите книгу «Оправдание добра», написанную русским философом Владимиром Соловьевым. Он показывает, какое гигантское поле творчества, розыска дает человеку божественная жизнь на земле, ощущение сострадания, ощущение покаяния, ощущение жалости, ощущение любви, ощущение совести. А что мы знаем о резоне бытия вне земли, на небесах?Ничего. В важнейшем случае Иисус говорит Петру, что на небесах ты будешь говорить то же самое, что болтал на земле. И тут капитальная проблема. Соблазн бессмертия, безусловно, большущ перед сознанием смерти, какое сидит в душе всякого из нас со дня рождения. Однако с другой стороны, будто мы видаем, вера ничего не может прибавить к чуду на небесах, кроме того, что есть на земле.

Еще один повторяю: если для вас нет самоценности человечьей жизни будто таланта Божьего, вы ввек не опамятуетесь своей душой к самому Богу. Вот по этой причине я категорически против прозвучавшего в проповеди патриарха Кирилла разинутого пренебрежения к той жизни, какая есть и какая дарована нам Господом. Человек не может «цепляться за жизнь», будто говорит патриарх Кирилл, ибо один-одинехонек Господь знает, сколько ему дано жить и когда ему дано умереть. И ведь собственно по этой причине для христианства самоубийство — это великий грех.

Патриарх Кирилл в своей проповеди посвятил бессчетно места рассказу о том, будто Иисус Христос вернул к жизни, воскресил Лазаря, пробывшего в гробу уже четыре дня. Для патриарха Кирилла это сказание о спасении Лазаря, какое есть в Евангелии от Иоанна, главнейший аргумент в защиту веры в то, что Господь опамятовался и спас нас всех от смерти. Однако обратите внимание, ведь если бы для Господа было величаво соединение Лазаря с ним после смерти, то он бы не вытаскивал его из гроба. Господь дал Лазарю жизнь, чтобы он вернулся к жизни на земле. И отсюда получается, что для самого Господа жизнь на земле это нечто первостепенное, ибо всего благодаря спасению Лазаря от смерти он может показать свое всесилие. Обратите внимание, в Евангелиях приводятся десятки образцов, будто Иисус идет и спасает немощных, будто он возвращает больным и немощным жизнь и здоровье...

Иисус же взговорил «не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай родителя и мать; и: боготвори ближнего твоего будто самого себя»(19–20). Иисус учит «и настолько во всем, будто хотите, чтобы с вами поступали люд, настолько поступайте вы с ними, и в этом закон и пророки». Иисус говорит «берегитесь лжепророков, какие приходят к вам в овечьей одеже, а внутри суть волки плотоядные, по плодам их выведаете их». Иисус учит «не может дерево добросердечное приносить плоды худые, а дерево худое приносить плоды добрые». И самое величавое, о чем запамятовал патриарх Кирилл, — «всякое дерево, не приносящее плода добросердечного, срубают и бросают в огонь. И настолько по плодам их выведаете их». И вот самое основное, на мой взор, в христианстве состоит в том, что оно обращено к живому человеку, реальному человеку и учит его ретироваться от злобна, учит его совершить добросердечно, учит его стать достойным в его собственных глазах. И в этом христианство видит приближение этого человека к Богу.

Однако тут встает капитальная проблема. Философам, и в частности нашему Николаю Бердяеву, не нравится эта приближенность божественного к человеческому, приближенность к «человеческой ограниченности», то есть «преломленность божественного света в человечьей тьме, в жестоковыйности человека». Однако истина, какая величава ныне, необычно в диспуте с патриархом Кириллом, какой призывает нас пренебрежительно глядеть к десяткам лет жизни, данных нам Господом, состоит в том, что не было иного человека, кроме того, к которому обращается Иисус и которому Он говорит «не убивай, не прелюбодействуй». Если бы не было человека, то мы бы ввек не выведали тайну Господа, ведь сам Бердяев говорит: на самом деле «идея Господа есть человечья идея».

И в заточение не могу не поделиться мыслью, какая ко мне опамятовалась, когда я перечитывал Новейший завет. Мне думается, что трагедия России состоит в том, что не было в нашем сознании сути христианства, не было понимания, что все-таки фокусом христианства, его нравственности и его философии изображает учение о первозданной апокалиптической могуществе человека, его жизни. Не было у нас осознания ценности человека, и отсюда наши русские бунты, адовы и глупые. И ныне нам тоже очень величаво помнить о бесспорной величайшей ценности человека и его жизни — о божественной сути человека, какой ввек не может быть оружием. Истинная ценность христианская — это есть тот человек, какой сам идет к Богу и на этой земле находит в своей душе любовь к Богу и связь с Господом.