Мне будто, что я знаю ее всю жизнь. Вначале за бельма, когда декламировала ее железные критические статьи и восхищалась: будто настолько дошло можно соединить несоединимое — рассудочность, железную логику и ощущение. Будто?А она могла. Впоследствии я выведала ее тоже сквозь бельма — однако не свои, а Андрея Андреевича Вознесенского — версификатора, гения головокружительной рифмы и парадокса образного мышления. Он приходил к нам в редакцию с новоиспеченными стихами и поэмами, сидел на верстке возле с юным верстальщиком до тех пор, доколе тот не доверстывал его новоиспеченные горячие строфы. И Андрей Андреевич из редакции названивал своей Зое, что-то у нее спрашивал, внимал, мягко оскалялся в ответ, болтал, что скоро приедет…

С Майей Плисецкой. Фото: Из индивидуального архива Зои Борисовны Богуславской
А впоследствии декламировал мне про нее стихи из поэмы, которую отдай ей, — о ней и о них обоих, когда без памяти влопался в нее — в известную публицистку, замужнюю, с верным мужем-ученым, с ребятенком. Он повествовал, будто она отважно боролась его, когда никто не боролся, от нападок верховной и невежественной власти. Зоя — Оза…

Вы, микробы, люд, паровозы,

умоляю — бережнее с нею.

Дай тебе не ведать потрясений.

Аве, Оза...

Настолько что к моменту нашей первой встречи, когда Андрей Андреевич познакомил меня с Зоей Борисовной, я аккуратно овладела: она — башковитая, отважная, ненормальная, рисковая. После очного знакомства к портрету еще прибавилось — занимательная блондинка, с иронией, деловая, однако при этом без персоной дистанции, демонстративно подчеркивающей, где она и где ты, — в всеобщем, классная. И что у нее можно многому научиться. Надобно.

Однако чем отдаленнее мы общались, тем вяще становилось удобопонятно, где же она — эта Зоя, Зоя Борисовна. Длинно — по своим делам и поступкам, какие оказывали капитальное воздействие на коллективное взгляд. Ее деяния неизменно оставляли печать в чужих жизнях. И более того, оказывается, ее взгляд и поступки настолько необходимы этим чужим жизням. Потому что вручали старт, выказывали двери, переводили на новоиспеченные, более возвышенные ступени обладателей талантов. Талантов литературных, музыкальных, актерских, поощряемых премией «Триумф». А она была основным мотором, двигателем и основным орудующим мурлом этой премии.

С Зурабом Церетели.
И утилитарны ни разу не ошиблась с выбором кандидата. Для одних это был шанс, стартап. Для других — оценка долголетнего труда на пользу отечественного искусства. И тут ее имя — Зоя — будто будто всецело отвечало его переводу с древнегреческого — жизнь. Ага, она вручала или продлевала творческую жизнь иным, будто донор продлевал своей кровью чью-то жизнь.

Она вручала ее и тому, кто как-то придумал ей диковинное имя — Оза. Тогда, когда он занедужил и потерял голоса. И тогда, когда его уже не было возле, а она все длила и длит его строки, личность. Отворила фонд Андрея Вознесенского, центр его имени на Ордынке, обернув древний московский особняк в два этажа не столько в музей, сколько в локацию для нынешнего искусства. Она литературную премию наименовала, оттолкнувшись — опять же от его стиха — «Парабола».

Рок, будто ракета,
летит по параболе,

Всегдашне — во мраке
и жиже — по радуге.

Все для него и во имя него. Что это?Попросту любовь. Большая и мощная, будто сама жизнь, имя коей Зоя.

С днем рождения, дорогая Зоя Борисовна!Жизненно необходимая нам!